Восемь секунд

     Что Вы чувствовали и что делали в первое мгновение после победы?
     ЕДЕШКО. Я оставался стоять на месте. И только когда увидел, что Сашка забил и бежит назад, бросился к нему. Я его самый первый поймал.
     ЖАРМУХАМЕДОВ. Подскочил, закричал что-то нечленораздельное. Бросился в толпу игроков: Сашка - к нам, мы - к нему. Я в этой свалке оказался внизу. Потом почувствовал, что тяжело. Появилось подсознательное чувство, что могут задавить. Решил оттуда выбраться, что и сделал не без труда.
     САКАНДЕЛИДЗЕ. Я был около нашего щита. Упал на пол. Я уже ничего не помнил. На меня все ребята свалились. И все ребята целовались. И я целовался. Но с кем, не помню. Помню только, что с Мишей.
     ПАУЛАУСКАС. Ничего.
     - Как ничего? Ты не обрадовался?
     - Стоял такой шум, и я не мог понять, что и чего. Я только потом понял, когда увидел, что все обнимаются, и целуются, и поздравляют друг друга.
     - А тебя кто-нибудь поздравлял? Поздравлял ли кого-нибудь ты?
     - Конечно!…
     - Кто? Кого?
     - Не помню.
     КОВАЛЕНКО. Вначале - шоковое состояние. Я еще не мог осознать, так ли это, или мне просто показалось, что мы победили, не галлюцинация ли это. Но когда я увидел плачущих Башкина и Юрия Озерова, я поверил, что победа. И бросился на площадку к ребятам. Была куча тел. Внизу лежал Саня Белов. Я упал на пол и уже больше ничего не помню.
     КОРКИЯ. Побежал. Бегал по площадке с бутылкой минеральной воды. А потом бросился целовать Сашу Белова. И оказался вместе с ним на полу, а на нас - куча игроков. А потом вспомнил Володю Андреева, грустно стало.¹⁸ Подумал, он меня никогда не простит.
     МУХАМЕДЗЯНОВ. Побежал к судейскому столику, чтобы проверить правильность заполнения судейского протокола. Итог матча не тот, который на табло, который сообщил телекомментатор, а только тот, который в протоколе. Когда я увидел, что в протоколе записано, что сборная СССР победила со счетом 51 : 50 и что Ригетто - он был старшим судьей - протокол подписал, я успокоился. Вот теперь уже победа есть.
     АЛЕКСАНДР БЕЛОВ. Поднял руки вверх, прыгнул и побежал к нашей скамье. Теперь уже у ребят были другие лица.
     - Кто тебя первым поздравил?
     - Меня поймал Едешко. И Миша Коркия.
     - Поздравил ли тебя Кондрашин?
     - Нет. Он меня ругал. Наверное, за тот мяч, который к Коллинзу попал.
     - А что он говорил?
     - Не помню. Помню только, что мы сидели с Серегой на скамейке и плакали, а Владимир Петрович от нас всех отгонял.
     ВОЛЬНОВ. Все кинулись друг друга поздравлять, а я сразу посмотрел, где Кондрашин. Вижу: один стоит. На лице никакой радости, ничего - только любопытство: смотрит, как на площадке друг друга чихвостят. Я его взял в охапочку, поднял, подержал и поставил на место - никаких эмоций с его стороны.
     КЛИМЕНКО. Я выскочил на площадку, как все советские болельщики. Я увидел, что все бросились поздравлять игроков, и никто - тренеров. И я - я не бравирую этим - первым из всех поздравил Кондрашина. И это полностью соответствует истине. Я его схватил, повернул, и, когда я его расцеловал, он был очумелый. Я рад, что был первым, кто его поздравил.
     КОНДРАШИН. Ничего. Жалел, что такую игру скомкали. Дело прошлое, но я хотел выиграть, хотел выиграть без этих трех секунд. А потом я, честно, подозвал Саню Белова, Саню Белова и обругал его, как мог. "Баран, сказал я ему, как ты мог этот мяч назад отбросить?!. Обними мяч и стой! Спорный так спорный. Пять секунд-то прошло бы…"

     Зря, Владимир Петрович, ей-богу, зря. Про то, что матч скомкан, зря, и Белова тоже ругали зря. От этого неудачного паса наш баскетбол в конечном счете выиграл больше, чем от сотни, тысячи удачных. Нашему баскетболу как раз такого паса и не хватало. Без него и победа эта хуже запомнилась бы. И писали бы в газетах и журналах о баскетболе меньше, чем пишут, - еще меньше. Очень удачным оказался этот неудачный пас. Еще два-три таких паса, и глядишь, появится, к примеру, еженедельник "Баскетбол". Ну, это я переборщил, это чистейшей воды фантастика. Но почему бы и не помечтать?…

     В "Комсомольской правде" был опубликован репортаж Юрия Роста и его же снимки, которые были сделаны в раздевалке вскоре после того, как вы узнали о протесте американцев. Видели вы, как вас снимают?
     ЕДЕШКО. Я его видел, но мне это было безразлично.
     ПАУЛАУСКАС. Нет, не видел.
     КОРКИЯ. Я был так ошеломлен, что никого не видел. Потом увидел парня с фотоаппаратом. Но кто он, зачем здесь и что делает, не думал.
     ВОЛЬНОВ. Не помню, как нас снимали, не видел никого с фотоаппара-том в руках, а я бы обязательно увидел. Он, наверное, скрытой камерой снимал.
     РОСТ. Нет, я снимал не скрытой камерой. Ребята были в таком состоя-нии, что им было безразлично, снимают их или нет. дело было так. После того, как они отыграли и узнали о протесте, они остались в раздевалке. Я увидел, что они сидят какие-то отрешенные, молчат. У меня в "Зените" остался один ролик пленки. И длиннофокусный объектив. Я очень боялся, что там мало света, и поэтому даже не проявлял в Мюнхене пленку.
     - Значит, ребята могли видеть, что их снимают?
     - Они видели и знали. Я ребятам сказал - Вольнову, Сергею Белову и еще кому-то, - что сниму, мол. никто не возражал, только Белов Сергей сказал: "А зачем? Не надо, Юра, все равно не получится…"
     - А Кондрашина и Башкина после матча снимали?
     - Кондрашина снять никак нельзя было: он там в коридоре, как по стенкам, ходил. А Башкина и вовсе не было, он где-то бегал…
     БАШКИН. Когда мы узнали, что американцы матч опротестовали, мы - к ним. Спрашиваем: "В чем дело? Почему протест? Сами-то знаете, что все верно, правильно!… Что вы наших ребят мучаете и своих?" А они все вопросы без ответов оставляют. Ничего не говорят - говорить-то им нечего… А медали нам вручили ровно через сутки. С третьего захода. Должны были вручать на стадионе, но еще не до конца разобрались с протестом. Вручали в зале, где была гимнастика, а потом - гандбол. Ребята уже были не в спортивной форме - стояли на пьедестале в брюках, пиджаках. Ну, да дело не в этом…

     Последних секунд этого матча никогда не забудут опрошенные мною его участники и очевидцы, среди которых был и специальный корреспондент журнала "Смена" Василий Жильцов. Он-то уж не забудет тем более…
     ЖИЛЬЦОВ. Забросил этот Коллинз оба штрафных, ввели наши мяч в игру - свисток: игра кончена. Американцы на площадке торжествуют. И я, громко ругаясь, ушел из зала. Минут десять стоял около входа - автобуса ожидал. Полицейский, увидев, что я вышел, стал свистеть: специально для меня такси подзывал. Я жестом показал, что такси мне не нужно, что я, мол, просто воздухом дышу. Я был в совершенном трансе и, наверное, поэтому даже не удивился, что больше никто из зала не выходит. Уехал я в пустом автобусе. Приехал к себе в Прессштадт. Настроение ужасное. Прошел час или немного больше - появляются жившие вместе со мной Филатов и Лиходеев. Они не знают, что я ушел раньше времени. Филатов спрашивает: "Куда же вы делись?" "Я, Лев Иваныч, раньше уехал". Он, видимо, думает, что раньше минут на пять или десять. И спрашивает: "Ну, что вы скажете о игре?" "Какая обида! Проиграть такой матч!…" - "Как - проиграть? Мы вы-играли!" - "За кого вы меня принимаете?" Филатов зовет Лиходеева: "Леонид Израилевич, поглядите на него, он же не видел этих трех вновь повторенных секунд!" И, перебивая друг друга, они стали рассказывать мне, что произошло. Я понял, что меня не разыгрывают, и, обуреваемый полярными чувствами, бросился к телевизору. Был третий час ночи, и на экране раз за разом показывали пас Едешко и бросок Александра Белова…