Все усилия тренера направлены в конечном счете на то, чтобы определенное количество игроков сделать командой. Главную сложность и противоречивость постоянно решаемой тренером задачи вижу в том, что воспитателю надо всемерно поощрять в игроке индивидуальное, личное, неповторимое, особенное и одновременно сдерживать его, не допускать перехода развившегося индивидуального в индивидуалистичное.
     В сборной, куда попадают, как правило, яркие таланты, звезды, задача тренера в этом отношении предельно осложняется и обостряется. Он должен не помешать звезде светить и гореть, помочь ей усилить свой блеск, но так, чтобы это были не случайные вспышки, а сияние всего небосклона. Не пульсация отдельных источников света, а ровное мощное свечение, когда излучение одного источника усиливает излучение другого и усиливается, в свою очередь, им.
     Другими словами: как, не подавляя личное "я" каждого спортсмена, а, напротив, помогая самоутвердиться неповторимой игровой индивидуальности, способствовать тому, чтобы "я" добровольно, охотно осознало себя частицей целого, общего, единого, того, что называют "мы - команда"; чтобы "я" с готовностью подчинилось требованиям и желаниям команды, чтобы в этой подчиненности, в этой соединенности с другими человек стал сильнее и выше самого себя, отдельно стоящего.
     Не могу назвать каких-то особых приемов, применяемых для того, чтобы "я" поскорее осознало себя частицей "мы", для того, чтобы, развивая индивидуальность, не взрастить ненароком индивидуализм. Все работает на выполнение основной тренерской задачи, на создание коллектива - общая атмосфера, установившаяся в команде, тон, взятый тренером в общении с игроками (тон, как известно, и делает музыку), личность самого тренера.
     Ты, тренер, по самому своему положению поставлен над игроками; своим поведением, тоном, стилем ты можешь либо еще больше вознестись, отдалиться от игроков, либо сблизиться с ними максимально: настолько, чтобы во время матча играющие ощущали, что их не шестеро, а семеро - их тренер, сам седьмой, бьется с ними... В повседневном общении такого слияния не происходит, да и далеко не в каждой игре оно наступает - дистанция между тренером и игроками неизбежна. Но от старшего по званию и возрасту в первую очередь зависит, сократить ее или увеличить, вознестись над или стать рядом.
     Бывают тренеры, изображающие "отцов". Их игроки - "сынки", "родненькие", "ребятишки", "разбойники мои"... Кто-то не притворяется, а честно пытается стать мальчишкам вторым отцом. Я в отцы игрокам никогда не набивался: дай бог мне быть хорошим отцом своей Ольге! Да и по возрасту, не гожусь я в отцы тем же "сборникам" - что у нас за разница со старожилами команды? Десять, от силы пятнадцать лет... И в друзья не навязывался - друзьями становятся исподволь.
     Взял себе за правило: ни под кого не подлаживаться, не подстраиваться, ни перед кем не заискивать, быть всегда равным самому себе, держаться естественно, не придираться по мелочам, прощать то, что можно простить, не сюсюкать, не фальшивить. Никакие педагогические ухищрения не заменят правды и справедливости в отношениях между людьми, никакие! О каком-либо нравственном воспитании можно говорить только тогда, когда воспитатель не опускается до неправды, когда владеет искусством справедливости.
     Не надо думать, что это проявляется только в крупных делах, в принципиальных столкновениях, в отстаивании дорогого, насущного. Каждый шаг, каждое оброненное слово, каждый взгляд твой работает на тебя и команду или против тебя и команды. Очень многое зависит от того, советуешься ли ты с игроками во время подготовки, признаешь ли свои ошибки в управлении игрой, допускаешь ли подшучивания в свой адрес, розыгрыши, жертвой которых становишься ты сам.
     Я не могу жить без шутки, острого словца, дружеской подначки - ребята это знают, да и им самим пальца в рот не клади, на язычок не попадайся. Юмор у нас __ в чести. Веселый настрой, по-моему, первый признак душевного здоровья команды. Веселые наши ребята однажды взяли и закрыли меня, предварительно сговорившись, в раздевалке спортзала в "Стайках", где мы готовились к чемпионату мира 1978 года. Розыгрыш не из первоклассных, могли бы придумать что-нибудь потоньше... Ну да ладно, дело сделано. Выпустили, наконец, меня и выжидают - врежу я им сейчас "с носка", как они изящно выражаются, сделаю вид, что ничего не произошло, или посмеюсь вместе с ними. "Ваша взяла, черти, - сказал я, - но учтите, за мной не заржавеет!" Посмеялись вместе. А чуть попозже я отыгрался. Подорвало это мой авторитет? Не думаю...
     Игрок сродни артисту. Успех согревает его, аплодисменты - зажигают, похвалы - возвышают в собственных глазах. Иногда он не ждет, пока его похвалят другие, и возбужденно говорит в раздевалке, сразу после игры: "Как я его, а? Нет, скажи, классно я его сделал?" Или на тренировке, на следующий день, уже поостыв, но все же гордясь собой, возьмется растолковывать партнерам, что у него вчера не случайно перевод хорошо получился в концовке четвертой партии: он учел, что ему всегда ход кроют, а он взял и врезал по линии. Кто слушает его благосклонно, кто - снисходительно, кто посмеивается и шутливо обращается ко мне за помощью: "Вячеслав Алексеевич, найдите управу на... По пятому разу заход делает".
     И пускай! Пускай погордится, похвастается, повозносится: игра - напиток шипучий, долго горячит кровь. Не вмешиваюсь я никогда в таких ситуациях, а при случае даже поддакну: ты, мол, орел, вот не ожидал, что так сумеешь...
     Тренер, не дающий игроку вознестись от счастья на седьмое небо, тренер, опускающий игрока на землю, вроде бы заботится о моральном здоровье коллектива, о том, чтобы игроки не зазнавались. Особенно усердствуют наставники, которые в прошлом сами были звездами. Они ревниво относятся к успехам своих воспитанников и совершенно не выносят сопровождающих удачи возбужденных разговоров. Они пресекают все эти "ляля", гасят радость на корню и бывают очень довольны установившимся безмолвием, принимаемым ими - по душевной близорукости и недомыслию - за послушание игроков, за полный порядок во вверенной им команде.

     С детства я приучен к порядку и не терплю разболтанных, неопрятных, необязательных людей. Все это от низкой культуры, от дефицита дисциплины. Мы сейчас обратили самое пристальное внимание на дисциплину - трудовую, государственную, выкорчевываем разгильдяйство из всех щелей и пор, добиваемся того, чтобы каждый делал свое дело честно, исправно. Дисциплина включает в себя иногда и элемент принуждения; сознательная дисциплина, о которой мы все печемся, подразумевает готовность каждого выполнить свой долг перед обществом, перед другими людьми, с которыми ты от рождения связан тысячами нитей.
     Дисциплинированный человек умеет заставить себя делать то, что должно, и так, как должно. Дисциплина необходима любой организации, всякому человеческому сообществу, как воздух, как хлеб.
     Но дисциплина дисциплине рознь. Муштрой многого не добьешься. На муштре, на страхе команду не создашь. Может, это и громко сказано, но таково мое тренерское кредо.
     Итак, дисциплина - необходимое условие для творчества, во всяком случае, для коллективного творчества, каковым является создание команды, любящей и умеющей играть в волейбол. Мы забываем иногда о том, что это - творчество, и о том, что это творчество - коллективное. А посему - игроки (коллектив) не могут быть только объектами воспитания. Мы же частенько относимся к ним свысока, редко снисходим до советов с ними. Я имею в виду не дежурные тренерские советы, на которые игроки приглашаются, а советы тренеров с игроками, скажем, по вопросам их личной подготовки к предстоящему сезону. Опытный игрок знает себя лучше, чем самый искушенный тренер. Другое дело - молодые волейболисты. Они еще блуждают в потемках, знают себя приблизительно, не подозревают о своих истинных возможностях. Им, конечно, нужен наставник, поводырь, они нуждаются в неусыпном попечении. Опекать и направлять - не значит нянчиться и кормить усатое дитя с ложечки. Чемраньше в игроке разовьется самостоятельность, тем лучше.
     Мы забываем очевидную истину, тренеры и игроки делают одно общее дело, и чем инициативнее обе стороны, тем полезнее для дела. А как в человеке разовьешь инициативу и самостоятельность, если не даешь ему рта раскрыть, если приучаешь его только слушаться и повиноваться? Игрок имеет право на сомнение, как и тренер. Мне нравятся спортсмены, ничего не принимающие на веру, пытающиеся доискаться до истины, критически осмысливающие слова тренера. Я готов выслушать любого, поспорить, убедить и переубедить, прислушаться к дельным замечаниям.
     Команду, не устаю это напоминать себе и окружающим, на страхе не создашь. Нельзя, чтобы игроки чувствовали занесенный над головой хлыст. "Любовный хлыст", по определению японского тренера Хиробуми Даймацу, создателя легендарной команды "Ничибо", первого в истории волейбола олимпийского чемпиона среди женщин. Но хлыст остается хлыстом, какнежно его ни назови. Хлыст (палка, меч), даже воображаемый, подразумеваемый, - инструмент подавления, угнетения. В хлысте и крике нуждаются неуверенные в себе тренеры, слабые люди. Они могут казаться со стороны дьяволами, диктаторами, но чаще всего они просто неврастеники и почти наверняка не любят учеников, побаиваются их и стремятся подавить "бунт на корабле" в самом зародыше.
     Команда, которую держат в кулаке, команда, где игроки жмутся друг к другу от опасения прогневить "шефа", от боязни санкций всякого рода, может, конечно, добиться определенных успехов, может "выстрелить" однажды, но не способна на долгую славную жизнь в большом спорте.
     Эта жизнь в наше время предельно усложнилась и требует от всех живущих по ее законам предельно ответственного к себе отношения. Готовность отвечать за все полной мерой, не перекладывая ее на чужие плечи, и определяет гражданскую, человеческую зрелость спортсмена. При прочих равных условиях (талант, количество и качество затраченного труда, материальное, научное обеспечение тренировочного процесса) человека долга ждут успехи более крупные, более прочные, чем его собрата, живущего чужим умом, чужой волей, передоверившего свою личную ответственность тренеру.
     Страх и запугивание унижают человеческое достоинство и уже потому нетерпимы как инструмент нашей спортивной педагогики. Есть и утилитарный аспект этой проблемы. Помню, смотрел я в театре Ленсовета "Человека со стороны" по пьесе Дворецкого. Герой этого спектакля инженер Чешков говорил: "Ложь - неэкономична". Вот именно: мало того, что она безнравственна, в сфере производства она еще и неэкономична.
     Скажу следом за Чешковым: "Страх - невыгоден". Конечно же, в первую голову безнравственно, аморально строить отношения между людьми на страхе. Что касается спорта, это еще и невыгодно, это снижаетбоеспособность, боеготовность команды. Слепое подчинение тренеру убивает у игрока инициативу, его мысль, разумение; способность к импровизации остается невостребованной, чувство ответственности - атрофируется, Ответственность он перекладывает на тренера, приказывающего ему во всех случаях поступать только так, а не иначе, предписывающего действовать по строгой схеме.
     Что же остается игроку, если он наказывается за малейшее отступление от приказа, схемы, шаблона? Он ошибается раз за разом, но и не пытается внести коррективы. Нельзя! Он приучен ждать приказа. При первой же серьезной неудаче в стиснутой обручем страха команде начинается брожение. Стоит ей попасть в полосу неудач - игроки первыми свергнут надсмотрщика с хлыстом или разбегутся от него в разные стороны.
     Тренер - специалист своего дела, волейбольный тренер - специалист волейбола. Специализация есть и у игроков: нападающий первого темпа (тот, кто атакует с коротких передач, поднимающийся в воздух первым, еще раньше, чем мяча коснется разыгрывающий), нападающий второго темпа (атакующий из-за спины первого темпа, из второго эшелона), связующий... Но как бы ни были важны вопросы специальные, проблемы спортивные, подход тренера к игроку не должен быть узкоспециальным: как к организатору комбинационной игры, как к закрывающему прием мяча, основному блокирующему, нападающему первого темпа... Не должен быть только функциональным - как к спортсмену с определенным набором умений, бойцовских качеств и тому подобное. Только тот тренер преуспеет в строительстве команды - коллектива единомышленников, кто видит в игроке не просто волейболиста, спортсмена, но прежде всего человека с его страстями, заботами, проблемами, мечтами, опасениями, неповторимую человеческую особь, индивидуальность.
     Разумеется, тренер не заменит игроку всех дорогих и необходимых людей - родных, друзей, сослуживцев: связи человека разветвлены и многосторонни. Однако в процессе совместной деятельности - очень сложной, ответственной, в определенные периоды замкнутой, обособленной от всего прочего житья-бытья - между тренером и спортсменом устанавливается исключительно тесное, психологически насыщенное, многослойное общение. Сводить все его богатство, всю его полноту к некой одной функции, искусственно сужать его кругом так называемых деловых проблем - значит для тренера рубить сук, на котором сидишь. Да и не один тренер сидит, а игроки, вся команда!
     Конечно, проще и удобнее видеть в спортсменах только спортсменов, в игроках - лишь игроков и соответственно строить с ними отношения, не забивая себе голову неустроенностью одного, сомнениями другого, семейными переживаниями третьего, учебными делами четвертого... Чего уж там - хлопот меньше!
     Но при таком функциональном, прагматическом подходе к игрокам невозможно взрастить корневую общность, то оплетающее, укрепляющее единение, что называем мы нравственным потенциалом команды и что в конечном счете определяет ее игровой потолок, ее чисто спортивные возможности.